– Постыдился бы, – увещевал его Акимыч. – Солидное существо, в возрасте, а ведешь себя, как бестолковый кошачий детеныш…

Оба они обрадовались Васе. Старик не стал больше укорять его за недавнюю ночную отлучку, не понадобилось никаких объяснений.

– А где Филипп?

– Известно где. Как ушел тогда с Ольгой, больше и не показывается. Дело молодое…

– Акимыч, вы думаете, они поженятся?

– Кто знает. Глядишь, дойдет и до того…

Прилетел Крошкин, принес в клюве длинную прядь пакли. Видимо, свой взнос в конопатку каюты.

Вася принялся помогать Акимычу. Рассказал между делом про поездку в Цаплино, про Мику и про ее деда.

Потом они пили крепкий чай с черными сухарями – самая подходящая еда после вчерашних неприятностей с желудком. Диета, так сказать…

К себе Вася вернулся, когда мама и папа были уже дома.

Мама пожелала узнать, где это он гулял без Колеса.

– Я не знала, что и подумать.

– Я решил, пусть оно отдохнет.

– А что это за экспонат повесил ты на стену?

– Старое радио. Нашел… в одном дворе.

– Ты всегда тащишь в дом всякую рухлядь.

– Это не рухлядь. Оно действующее.

– По-моему, это редкая вещь, – вставил свое мнение папа.

– На этой редкой вещи целые колонии вредоносных вирусов.

– Неправда, я его вычистил! – вступился за Гуревича Вася.

– Ты себя-то не можешь вычистить! Посмотри в зеркало, на кого похож! Будто лазил по пыльным чердакам! – Мама была проницательна.

– Я не лазил…

– Я устала стирать эту твою африканскую спец-одежду. Неужели нельзя надеть ничего другого?

– Я к этой привык.

– А я никак не могу привыкнуть к твоей безалаберности… Снимай штаны и рубаху, я их замочу…

– В сортире? – хихикнул Вася. Мама сделала вид, что хочет дать ему подзатыльник. Вася ускакал.

Вечером Гуревич несколько раз порывался сообщить о положении на фронтах Великой отечественной войны и успехах тружеников полей в колхозе «Сталинские зори», а потом исполнить хоровую песню «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Вася деликатно прикрутил средний винт – регулятор громкости…

Несколько дней Вася ходил на «Богатырь» – помогать Акимычу. Пешком ходил, потому что Колесо и Гуревич никак не могли наговориться. Затем два дня сидел дома, потому что наступила дождливая погода. Вася читал энциклопедию «Всё на свете» и, хихикая, говорил себе, что с каждым часом становится все образованнее. Слушал старинную радиопередачу «Клуб знаменитых капитанов» в исполнении Гуревича.

А иногда втыкал штепсель и слушал современные передачи. Но они были скучные. Например:

«…В сообщениях, полученных из Генеральной прокуратуры говорится, что предъявлены обвинения нескольким высокопоставленным военным из структур, близких к силовым министерствам. Генералы обвиняются в действиях, позволивших им оставить на своих личных счетах несколько миллионов долларов. Имена генералов пока не сообщаются в целях сохранения тайны следствия…»

«Зачем им столько денег? – спрашивал у Колеса Вася. – У них же и так все есть. И купить могут все, что хотят…»

«А тебе много денег не хочется?»

«Не-а… Хотя нет, пожалуй хочется. Чтобы двухкомнатную квартиру с телефоном купить. А еще лучше трехкомнатную, чтобы одна комната большая. Тогда можно было бы там раскладывать электрическую железную дорогу, если подарят на Новый год или будущий день рождения…»

«На железную дорогу тоже деньги нужны…»

«Ну, тогда можно без нее… Можно двухкомнатную квартиру и еще старинный морской бинокль. Я его видел в комиссионном магазине, когда там с мамой был…»

Когда снова стало тепло и ясно, Колесо «шепотом» призналось Васе, что слегка устало от репродуктора.

«Понимаешь, у меня-то характер, как у школьника, а у него – пенсионерский…»

«А как же ты терпел на чердаке столько лет?»

«Там все равно больше нечего было делать. А сейчас хочется поразмяться. Гуревич славный старик, но… давай сгоняем на Водопроводную площадь!»

Покидая квартиру, они слышали, как репродуктор бодро поет голосом старинного певца Лемешева:

На площади многие обрадовались Васе – давно не видели.

– Как там ваш оркестр? – спросил Вася у Максимки. Тот просиял и показал большой палец.

Переверзя, Шуруп и Цыца тоже крутились недалеко от башни, но к Васе не приближались. Видать поняли: не по зубам орешек…

К Акимычу Вася наведался только дней через десять, а то и позднее. Спохватился наконец, что Акимыч может обидеться: «Забыл старика…»

Еще с берега Вася услышал гитару. Филипп играл в рулевой рубке. Мелодия была отрывистая и грустная. Акимыч снаружи рубки натирал суконкой судовой колокол. Бронза сияла, как сплошное счастье, но лицо у старика было озабоченное.

– Чего он так играет? – опасливо спросил Вася и головой показал на дверь.

– А такое вот дело… Что на душе, то и в музыке…

– А… что на душе? – У Васи упало сердце.

– Известное дело, что. Любовь – явление непостоянное. Сегодня ура, а завтра дыра… Опять не поладили. Говорит, что теперь уж навсегда…

«Это что же? Зря я мотался по Незнакомому городу?.. И не будет у Филиппа расцвета творческого периода? И картины «Мальчик и музыка» не будет?»

Вася не пошел в рубку, не стал говорить с Филиппом. Чем он мог ему помочь? Вася вернулся домой и лег носом в подушку.

Гуревич что-то бормотал. Колесо сказало Васе:

«Что поделаешь. Одни несчастья от этой слабой половины человечества… Вот и Мика твоя обещала, а не приехала. Таковы женщины…»

«Само ты женщина! Помолчало бы!» – в сердцах огрызнулся Вася. Колесо глухо умолкло. Ясное дело, обиделось. Но Васе было сейчас не до него. Он погрузился в горестные мысли, как в серую муть. Вернее, даже не мысли, а просто в ощущение. И с этим ощущением задремал.

Проснулся Вася от голосов родителей.

«Опять спорят, что ли? Или только собираются?»

Мама громко сказала за ширмой:

– Вася, ты дома?

Неужели не видит, что его кроссовки у порога?

– Дома, конечно…

– Ты обедал?

– Обедал, конечно…

– Ты не можешь разговаривать без этого «конечно»?

– Могу, конечно…

Мама пришла за ширму.

– А почему лежишь?

– Устал, вот и лежу. Нельзя, что ли?

– Ты в последнее время стал колючим, как… не знаю кто. Что с тобой?

– Начинается переходный возраст, – буркнул Вася в подушку.

– Тебе до этого возраста еще как до Луны.

Вася сразу вспомнил сказку про Окки-люма, который убежал на Луну. Может, и ему убежать? Колесо, будто услыхало Васины мысли, слегка толкнуло его в бок: я, мол, больше не сержусь. Вася погладил шину и сказал маме:

– Недавно говорила, что этот возраст на пороге, а сейчас – как до Луны. Луна и порог это разве одно и то же? Тебя не поймешь.

– Олег, ты слышишь, как он разговаривает? Может быть, ты все-таки поговоришь с ним, как полагается настоящему отцу? Пока переходный возраст в самом деле не наступил!

Было слышно, как папа зашелестел газетой (наверняка «Спортивным бюллетенем»).

– Ну, конечно!.. Василий, в самом деле! Что с тобой?.. Послушай, а может быть, ты влюбился?

– Конечно! – сумрачно возликовал Вася. – Седьмой раз за это лето! А завтра будет десятый!

– Вот-вот! Слушай, слушай! Он уже и тебя ни в грош не ставит!.. Нет, ну куда это годится! Парню десятый год, а ты еще ни разу не взгрел его по всем правилам!

– Видимо, скоро придется, – пообещал папа. Без всякой, впрочем, убежденности.

– Какой мне десятый год! – тихонько взвыл Вася. – Прямо тошно слушать! Мне только-только исполнилось девять!

– Раз исполнилось, значит уже десятый, – неколебимо заявила мама.

– О-о!.. Папа, ну скажи хоть ты!

– М-да… В этой формулировке, касаемой исчисления времени, есть некоторая натяжка.